Читать книгу "Город зеркал. Том 1  - Джастин Кронин"

Когда я вернулся в Уинтроп, было уже почти девять утра. Я вставил ключ в замок, открыл дверь и увидел свежевыбритого Джонаса, который сидел на кровати, надевая джинсы.

– Иисусе, только погляди на себя, – сказал он. – На тебя напали или еще что?

– Я прогулялся.

У Джонаса был такой вид, будто он куда-то спешит, и с радостью.

– Что происходит?

– Мы уходим, вот что происходит.

Он встал, заправляя рубашку в джинсы.

– Тебе лучше переодеться.

– Я устал. Я никуда не пойду.

– Подумай хорошенько. Элкотт только что звонил. Мы едем в Ньюпорт.

Я понятия не имел, что ответить на это нелепое заявление. До Ньюпорта часа два ехать, не меньше. Мне хотелось только забраться в постель и спать.

– О чем ты говоришь?

Джонас защелкнул браслет часов и подошел к зеркалу, чтобы расчесать волосы, всё еще влажные после душа.

– Афтерпати. Только для членов клуба и панчей. Сам понимаешь, тех, кто прошел. Ты в их числе, друг мой.

– Ты шутишь.

– С чего бы мне шутить по этому поводу?

– Блин, не знаю. Может, потому, что я проявил себя полным болваном?

Он рассмеялся:

– Не надо так себя корить. Ты немного перебрал, ну и что? Ты всем понравился на самом деле, особенно Элкотту. Очевидно, твой номер в библиотеке на всех впечатление произвел.

У меня внутри всё опустилось.

– Он знает?

– Ты серьезно? Все знают. Кстати, это дом Элкотта, куда мы едем. Тебе стоит его увидеть. Будто со страниц журнала.

Он отвернулся от зеркала.

– Земля вызывает Фэннинга. Я что, сам с собой говорю?

– Э, нет, наверное.

– Тогда, на хрен, переодевайся.

17

Осень превратилась в нескончаемый марафон вечеринок, одна экстравагантнее другой. Вечера в ресторанах, которые я никогда бы не смог себе позволить, стрип-клубы, круиз по заливу на шестидесятифутовой яхте, которая принадлежала одному из выпускников, который так и не вышел из рубки. Один за другим кандидаты отпадали, пока нас не осталась дюжина. Вскоре после Дня благодарения мне под дверь сунули конверт. Я должен был прийти в клуб к полуночи. На входе меня встретил Элкотт, сказал мне, чтобы я молчал, и вручил оловянную кружку с крепким ромом, которую я должен был выпить залпом. В здании никого не было, свет был выключен. Он отвел меня в библиотеку, завязал мне глаза и приказал ждать. Шли минуты. Ром ударил в голову, я чувствовал себя хорошо пьяным и с трудом держал равновесие.

А затем я услышал у себя за спиной звук, который меня встревожил – низкий животный рык, будто у собаки, которая собирается напасть. Я резко развернулся, едва не упав, сорвал с глаз повязку и увидел перед собой вставшего на задние лапы медведя. Он обхватил меня и бросил на пол, а потом рухнул на меня, вышибив у меня дыхание. В темноте я видел лишь огромный темный силуэт и сверкающие зубы у моего горла. Я заорал, полностью уверенный в том, что сейчас погибну – розыгрыш, безвредный по своему замыслу, пошел совершенно не так, как было задумано, – и вдруг понял, что медведь, вместо того чтобы перегрызть мне глотку, начал двигаться вверх-вниз, будто трахал меня.

Зажегся свет. Это оказался Элкотт в костюме медведя. Вокруг стояли все члены клуба, в том числе и Джонас. Они взорвались смехом, а затем раздался хлопок открываемого шампанского. Меня приняли.

Членский взнос составлял сто десять долларов в месяц – больше, чем я мог потратить на это, но я бы уже не смог обойтись без этого. Я подписался на дополнительные часы работы в библиотеке и вскоре понял, что с легкостью могу компенсировать эту разницу. День благодарения я провел дома у Джонаса в Беверли, а вот Рождество сулило проблемы. Я ничего не рассказывал ему о своей семейной ситуации и не хотел становиться предметом его жалости. Целый семестр вечеринок плохо сказался на моей учебе. Я совершенно не понимал, что делать, пока мне не пришло в голову позвонить миссис Чодоровой, той женщине, у которой я летом комнату снимал. Она согласилась снова взять меня к себе, даже предложила сделать это бесплатно – будет здорово, сказала она, если на праздники рядом кто-то молодой будет. На Рождество она пригласила меня к себе в комнату, и мы провели день вместе, пекли печенье к ее визиту в церковь и смотрели по телевизору новогоднюю программу. Она мне даже подарок купила, кожаные перчатки. Я думал, что уже обрел иммунитет к праздничным сантиментам, но тут был настолько тронут, что у меня даже слезы на глазах выступили.

Лишь в феврале я решился позвонить Стефани. Я чувствовал себя виноватым за то, что произошло, и хотел извиниться как можно скорее, но чем дольше я ждал, тем труднее мне было решиться на это. Я был готов к тому, что она просто повесит трубку, услышав мой голос, но этого не случилось. Похоже, что она была искренне рада услышать меня. Я спросил, не против ли она встретиться за чашкой кофе, и мы вдруг поняли, что нравимся друг другу даже в трезвом виде. Мы поцеловались под навесом кафе, когда шел снег, совершенно иначе, чем в первый раз, застенчиво, почти что вежливо, а потом я посадил ее в такси до Бэк Бей. Когда я вернулся в свою комнату, телефон уже звонил.

Таковы были условия, которые определили следующие два года моей жизни. Вселенная каким-то образом простила мне мои проступки, тщеславные амбиции и эгоистичную жестокость. Мне следовало бы радоваться, и бóльшую часть времени я радовался. Вчетвером – Лиз и Джонас, Стефани и я – мы стали квартетом. Вечеринки, походы в кино, лыжные походы в Вермонте по выходным, сладостные загулы с выпивкой на Кейп-Коде, где у родителей Лиз был домик, пустующий в несезон, к нашей радости. В будни я со Стефани не виделся, как и Джонас не виделся с Лиз, чья жизнь, похоже, не особенно пересекалась с его жизнью за пределами выходных. Всё шло в своем ритме. С понедельника по пятницу я работал до упаду, а с вечера пятницы начиналось веселье.

Мои оценки снова стали превосходны, и профессора это заметили. Мне стали рекомендовать задуматься, где я стану писать дипломную работу. На первом месте у меня был Гарвард, но были и другие соображения. Мой куратор убеждал меня делать диплом в Колумбийском университете, заведующий кафедрой – в Университете Райса, где он сам получил ученую степень и где у него остались связи. Я ощущал себя скаковой лошадью, выставленной на аукцион, но меня это не волновало. Я стоял у турникета. Скоро зазвонит колокол, и я ринусь в безумную гонку по своей дорожке.

А затем покончил с собой Лучесси.

Это случилось летом. Я остался в Кембридже, жил у миссис Чодоровой и снова работал в лаборатории. С Лучесси я не разговаривал с того самого последнего дня на первом курсе – на самом деле едва вспоминал о нем, ощущая лишь некоторое любопытство, которое ни разу не воплотилось в действия, оставив его на произвол судьбы. Позвонила мне Арианна, его сестра. Как она смогла меня разыскать, я даже и не думал спрашивать. Она явно пребывала в шоке. Ее голос, ровный и лишенный эмоций, лишь изложил мне факты. Лучесси работал в видеомагазине. Поначалу, казалось, он воспринял свое отчисление более-менее спокойно. Происшедшее огорчило, но не сломило его. У него еще были планы пойти учиться в местный колледж, а потом, быть может, попытаться снова подать документы в Гарвард, через год-два. Однако в течение зимы и лета его приступы становились всё хуже. Он стал еще более нелюдимым, целыми днями ни с кем не разговаривал. Его тихое бормотание стало почти непрерывным, так, будто он без конца разговаривал с невидимым собеседником. У него появились опасные привычки. Он мог часами читать ежедневную газету, подчеркивая случайные фразы в совершенно не связанных между собой статьях, заявлял, что за ним следит ЦРУ.